passive/aggressive
"Понимаешь, говорил я, беда так называемых взрослых людей даже не в том, что у них нет энергии, нет ни на что сил, и они не могут понять, куда оно все делось. Беда в том, что это считается нормальным течением событий. Так должно быть, и все тут. И что прежде всего - они не знают, а на что им может быть нужна эта самая энергия в возрасте сорока лет. Детей подняли - и слава богу, долг исполнен. А вот задай кому вопрос - что ты будешь делать, если у тебя будет столько же энергии, сколько было в детстве, лет в одиннадцать-двенадцать, дальше уже не берем, дальше уже усталость становится усталостью, а не самым лучшим способом заснуть и увидеть, как летаешь во сне. Что будешь делать, куда себя денешь? Ведь не знают. Хотят жизненных сил ради них самих, и это очень, очень понятное желание, но совершенно неисполнимое. А самое главное - повод для жалости.
Потому что сил нет ни на что, хоть бы ремонт сделать, хоть бы детей в школу собрать, и то уже хорошо. И почти постоянно себя жалко. И любая информация извне - повод либо пожалеть себя, либо кого-то еще.
Понимаешь, говорил я, я раньше думал, что это лень, или страх, или достаточно объяснить, что ресурс берется вот там и вот там, и все сразу начнут носиться с бабочками в животе посреди георгиновых полей. Я никогда не думал, насколько это останавливает и обессиливает - эта самая жалость. Понимаешь, говорил я, дело в том, что травма и инициация отличаются только намереньем. Если ты не понимаешь, почему с тобой все это происходит, за что тебе все это, если ежедневный труд нужно просто перетерпеть, чтобы к вечеру просто отдаться усталости, если не видишь смысла или цели в том, что делаешь, а просто - ну, делаешь, потому что надо, - с тобой происходит травма. Потеря ресурса. И с каждым шагом ты все больше и больше теряешь ресурс, а думать о смысле все страшнее и страшнее, и ты стараешься - ну да, просто не думать о нем.
И все это называется почему-то "взрослый человек".
И только совсем в старости, когда твои усилия действительно становятся бессмысленны, потому что уже совершенно лишены огня и силы, ты становишься тем, кто ты есть на самом деле - ребенком, из которого отжали все соки, капризным, ворчливым, циничным ребенком, вот тогда ты можешь себе позволить действительно им быть, хотя бы напоследок, а те отжатые дети, которые все еще считаются взрослыми, будут это терпеть и думать о том, что есть те, кому еще хуже, чем им самим.
Либо пожалеть себя, либо кого-то еще.
Еще за год до того, как мы уезжали, мы объявили себе войну. Мы подскакивали рано утром в выходные, ехали завтракать в город, а потом куда-нибудь шли или уезжали - за город, на выставку, да мало ли куда. И за то последнее лето в Питере обошли больше мест, чем лет за десять.
Мне сейчас думается, что если бы не это, мы, наверное, не уехали бы. Просто неоткуда было бы взяться ресурсу."
Потому что сил нет ни на что, хоть бы ремонт сделать, хоть бы детей в школу собрать, и то уже хорошо. И почти постоянно себя жалко. И любая информация извне - повод либо пожалеть себя, либо кого-то еще.
Понимаешь, говорил я, я раньше думал, что это лень, или страх, или достаточно объяснить, что ресурс берется вот там и вот там, и все сразу начнут носиться с бабочками в животе посреди георгиновых полей. Я никогда не думал, насколько это останавливает и обессиливает - эта самая жалость. Понимаешь, говорил я, дело в том, что травма и инициация отличаются только намереньем. Если ты не понимаешь, почему с тобой все это происходит, за что тебе все это, если ежедневный труд нужно просто перетерпеть, чтобы к вечеру просто отдаться усталости, если не видишь смысла или цели в том, что делаешь, а просто - ну, делаешь, потому что надо, - с тобой происходит травма. Потеря ресурса. И с каждым шагом ты все больше и больше теряешь ресурс, а думать о смысле все страшнее и страшнее, и ты стараешься - ну да, просто не думать о нем.
И все это называется почему-то "взрослый человек".
И только совсем в старости, когда твои усилия действительно становятся бессмысленны, потому что уже совершенно лишены огня и силы, ты становишься тем, кто ты есть на самом деле - ребенком, из которого отжали все соки, капризным, ворчливым, циничным ребенком, вот тогда ты можешь себе позволить действительно им быть, хотя бы напоследок, а те отжатые дети, которые все еще считаются взрослыми, будут это терпеть и думать о том, что есть те, кому еще хуже, чем им самим.
Либо пожалеть себя, либо кого-то еще.
Еще за год до того, как мы уезжали, мы объявили себе войну. Мы подскакивали рано утром в выходные, ехали завтракать в город, а потом куда-нибудь шли или уезжали - за город, на выставку, да мало ли куда. И за то последнее лето в Питере обошли больше мест, чем лет за десять.
Мне сейчас думается, что если бы не это, мы, наверное, не уехали бы. Просто неоткуда было бы взяться ресурсу."